Автор «Рождественской песни» Чарльз Диккенс, англоязычный прозаик XIX века, уже будучи известным романистом, написал цикл очерков. Они объединены в сборник «Путешественник не по торговым делам», который не так широко известен, как его большие романы.
Очерки написаны от лица человека, который рассказывает о своих путешествиях, главный интерес которых составляет человек и его бытие: «Я всегда в дороге. Я езжу, фигурально выражаясь, от великой фирмы «Братство Человеческих Интересов» и имею самое близкое касательство к распространению духовной пищи. …Я вечно брожу то по городским улицам, то по деревенским просёлкам, наблюдая малое, а иной раз великое, и то, что рождает во мне интерес, надеюсь, заинтересует и других».
Меня заинтересовал очерк «Два посещения общедоступного театра», в котором путешественник делится впечатлениями после посещений театра «Британия». В те два вечера в театре не давали премьеру, там проходили богослужения.
В Англии 60-х годов 19 века театры, даже самые известные, хозяева отдавали в аренду под «вечерние воскресные проповеди». Это очень похоже на то, как в наше время евангельские церкви арендуют Дворцы культуры для собраний.
Автор очерка считает, что «воскресные собрания в театре полезны», поскольку тысячи людей, отрешившись от суеты «убогого времени», приобщались к нетленным духовным ценностям.
«В театре собралось добрых четыре тысячи человек» — пишет он. Всюду было полно народу; путешественнику нелегко было пробраться к своему месту. Даже на просцениуме стояли стулья и сидели люди.
Четыре тысячи каждый вечер — и это только в одном театре. «Британия» и «Виктория» были самыми большими театрами, но были ещё «Друри-Лейн», «Ковент-Гарден», шекспировский «Глобус». И кроме них много больших и малых театров.
Мне стало любопытно, сколько же их было в те годы. Сайт The Victorian Web содержит сведения о театрах времён королевы Виктории, которая правила с 1837 по 1901 год. Если учесть только театры Лондона, действующие на момент написания очерка, то мы насчитаем 44 театра. Возможно, это далеко не исчерпывающий список. Факт, что воскресные собрания религиозного характера проводили в публичных аудиториях, говорит о том, что духовному просвещению уделяли внимание. И вполне вероятно, что люди жаждали Слова Божьего.
Жаль, что некоторым проповедникам в викторианскую эпоху, которая считалась периодом процветания, стабильности, строгой морали, были присущи снобизм и лицемерие. Их и высмеивает Диккенс в очерке. Он обращается к Библии, подчеркивая противоречия церковной практики того времени с библейскими канонами.
Несмотря на публицистический характер очерка, в нём есть лёгкость слова, которая сочетается с серьёзностью жизненных наблюдений. Автора интересует всё: помещение, люди, пастор, проповедующий Слово. Он замечает, насколько продумана проповедь, соответствует жанру, интеллектуальному и духовному уровню слушателей. Обращает внимание на манеры, голос, интонацию проповедника. Делает жёсткий разбор.
Сначала пастор читал отрывок из Священного Писания, потом последовала проповедь. Собравшиеся выслушали её, «соблюдая безупречный порядок, тишину и приличие».
Слушая проповедь, путешественник задумывается о том, как трудно «доходчиво и с тактом говорить для такой большой аудитории. Надо быть чуть ли не гением, чтобы взволновать её и заставить откликнуться». Поэтому он считает, что предпочтительнее «прочитать как следует отрывок из Нового Завета, и пусть он говорит сам за себя». Как будто не желая прислушиваться к полезному совету, проповедник делает неудачные попытки привлечь внимание публики:
- Ссылаясь на Библию, звонко похлопывает по ней, «словно это лежалый товар на распродаже». Чувство благочестия путешественника страдает.
- Обращается к слушателям, называя их «собратьями во грехе». Путешественник считает, что это совсем не нужно и не полезно. Достаточно, что мы все просто братья и сёстры.
- Использует жаргон и манерность, которые особенно неуместны на религиозных собраниях. Такое можно услышать, по мнению путешественника, только в палате общин.
Путешественник делает вывод, что проповедник не понимает слушателей, их чувства и мысли. В проповеди он рисует три одинаково неправдоподобных образа. Сначала — образ рабочего и его воображаемые возражения против христианской веры. При этом использует грубые интонации и манеры, говорит на несуществующем диалекте, чтобы подчеркнуть независимый характер ремесленника.
Второй — примерный и лицемерный бедняк. Для большей убедительности проповедник инсценирует разговор бедняка, который проникся христианским смирением, с неким джентльменом. В ответ на слова: «А, Джон! Как жаль, что ты беден», бедняк спесиво отвечает: «Как это беден, сэр? Я — сын Владыки Небесного. Мой Отец — Царь царей. Мой Отец — Владыка владык».
Всё это проповедник произносит, обращаясь к беднякам и рабочим, которые понимают, что проповедник заблуждается насчет их манер и убеждений, и сомневаются в справедливости его рассуждений. Не удивительно, что самых простых слушателей во второй вечер не было.
Зато во второй вечер было много публики, «обличие которой свидетельствовало о её солидности». Но и в этот вечер «нельзя было не почувствовать неловкость за проповедника всякий раз, как он взывал к своим «отверженным», … эта фигура речи не соответствовала тому, что можно было увидеть перед собой».
Не соответствовал интеллектуальному уровню слушателей и третий образ, который проповедник вывел в своей проповеди — образ знакомого философа, который ни во что не верил.
Проповедник поведал, что не раз говорил с ним о вере, но переубедить его не удавалось. Однако перед смертью этот просвещённый человек обратился к Богу. Проповедник рассказал об этом тоном, который представился автору очерка «на редкость себялюбивым, и было в его словах духовное тщеславие, присущее вышеупомянутому бедняку».
После всех критических замечаний автор искренне убеждает, просит и предлагает самое важное условие. Он пытается примирить непримиримое: религиозное лицемерие и истину Евангелия.
«В Новом Завете рассказана самая прекрасная и впечатляющая повесть, какую только дано узнать человеку, и там можно сыскать отличные образцы для молитвы и проповеди. …Поведайте её людям. Иные не умеют читать, иные не хотят…
Что лучше — рассказать, как Христос избрал двенадцать бедняков, чтобы они помогли Ему прийти с благодатным чудом к бедным и отверженным, или застращать своим благочестием всех бедняков? Какое дело мне, несчастному, пришедшему в этот зал с грязных улиц из нелегкой своей жизни до вашего раскаявшегося философа, когда вы можете рассказать мне о сыне вдовицы, о царской дщери и о Том, Кто стоял в дверях, когда у двух сестёр умер брат и одна из них подбежала к другой, безутешной, и сказала: «Учитель здесь и зовёт тебя».
И пусть проповедник, забыв думать о себе, забыв думать обо всех, кроме Одного, помня только Его слова, встанет в любой воскресный вечер перед четырьмя тысячами в театре «Британия», расскажет им, своим собратьям, эту повесть и посмотрит, что будет!»
Ирина Литвинова, специально для «Вера и общество»
________________________________
Театры Лондона в 60-х годах 19 века
«Аделфи», «Ройял Алберт», «Альгамбра», «Амфитеатр Эстли» (в 1860-х гг. — «Ройял-Вестминстер») «Лондонский Сити», «Новый городской театр», «Кобург», «Коллизей», «Комеди театр», «Ковент-Гарден», «Египетский холл», «Гайети», «Гаррик», «Альберт и Гаррик Ройял-Амфитеатр», Шекспировский театр «Глобус», «Гришен», «Хеймаркет» (переименованный в «Театр Её величества»), «Ройял-Театр Хеймаркет», «Холборн» (впоследствии «Зеркало», «Занавес», «Театр Герцога»), «Лицей», «Павильон», «Новый Ройял-Брунсвик», «Маленький Друри-Лейн», «Пантеон», «Театр Принца Уэлльского», «Принсесс», «Куин», «Риджент», «Ройял-Корт», «Ройял-Кент», «Ист-Энд», «Ройял Сохо» (переименованный позднее в «Новую английскую оперу» и затем в «Нью-Ройялти»), «Суррей», «Акватик», «Сейнт Джеймс», «Стрэнд», «Ройял Друри-Лейн», «Чэринг Кросс», «Фитцрой», «Вестминстер Сабскрипшен», «Уилтон мьюзик холл», «Бауэр-салон», «Британия», «Виктория».