27 января 1944 года Ленинград освобожден от блокады. Со дня «ленинградской победы» прошло 75 лет, Петербург торжественно отмечает юбилей. Военный парад, экспозиции, концерты, артиллерийский салют и красочный фейерверк — не столько дань празднику, сколько призыв к нашей памяти.
Три четверти века — серьезный срок, живых свидетелей блокады остается все меньше. Даже грудные дети той поры уже в преклонном возрасте. Горькая, но очевидная истина: к восьмидесятилетнему юбилею большинства из них уже не будет с нами. Но хочется верить, что останется память о людях, которые в нечеловеческих условиях блокадного города, до конца остались людьми.
Вот некоторые цифры, сухая статистика трагедии.
872 дня длилась блокада.
125 граммов хлеба — ежедневная норма хлеба «служащим, иждивенцам и детям», выдаваемая с 20 ноября по 24 декабря 1941 года.
4676 фугасных и 69613 зажигательных бомб было сброшено на город. Артиллерийских снарядов по Ленинграду было выпущено свыше 150000. На 1 квадратный километр городской территории пришлось в среднем 480 снарядов.
До начала войны в Ленинграде жило 3 млн. человек, к окончанию блокады в городе осталось 557 тыс. До сих пор невозможно подсчитать количество погибших — называются цифры от 649 тыс. до 1 млн. 400 тыс. человек.
880300 человек было эвакуировано во время блокады. 360000 человек погибли во время эвакуации или в первые недели после прибытия на конечный пункт.
К 75-летию снятия блокады Министерство обороны рассекретило много документов о том, как жил и сражался осажденный Ленинград. Среди пожелтевших листков «Постановление военного совета Ленинградского фронта от 6 декабря 1941 г». Обычный официальный документ, написанный военно-канцелярским языком. Внимание привлекает пронзительно сильная деталь: в отпечатанном на машинке заголовке «Об эвакуации населения г. Ленинграда» слово «население» зачеркнуто и сверху красной ручкой от руки написано «людей». Не абстрактное «население», а живые, конкретные люди голодали, умирали, но не теряли надежды в осажденном городе.
История не знает такого человеческого страдания, и такого массового проявления милосердия и самопожертвования. «Спасались, спасая. И если даже умерли, то на своем последнем пути кого-то подняли» (Д. Гранин, А. Адамович «Блокадная книга»).
Директор Эрмитажа, российский историк Михаил Пиотровский однажды назвал блокаду Ленинграда «уникальным опытом огромного концлагеря». Другой отечественный историк, Андрей Сорокин, возразил Пиотровскому: «Я не соглашусь с этой метафорой. Это была осажденная крепость. Давайте отдавать себе отчет, что этот город не умирал, этот город жил, работал и терял в этой работе, в этой битве своих жителей и своих защитников. И роль Ленинграда не только в том, что он выстоял, роль Ленинграда, как это ни странным покажется, в том числе и в том, что он помогал большой земле. И большая земля помогала Ленинграду».
Ленинградцы знали, что они не одни, что их город — часть единого целого: «Отрезанный, блокированный город был… силен своим неодиночеством, к нему были устремлены внимание, любовь, вера всей страны» (Д. Гранин, А. Адамович «Блокадная книга»).
До сих пор в разных городах нашей страны живут ленинградцы, эвакуированные и спасенные от неминуемой смерти. Пермский край, Новосибирская, Омская, Ярославская и другие области нашей страны стали для них новой малой Родиной. И в блокаду ленинградцы жили не только для себя: из города вывозили не только обессиленных от голода жителей, но и продукцию ленинградских заводов для фронта, для общей победы.
В осажденном городе, при нехватке еды, воды и тепла, в грязи и копоти пожаров, когда жизнь каждую минуту могла оборваться, люди понимали, что пища и вода — еще не все, что нужно человеку, что продлевает жизнь любовь — к родным и близким, к родному городу и родной земле. И в тяжелейших условиях они чувствовали себя сильными и свободными.
Вот рассказ пережившего блокаду ленинградца, записанный Даниилом Граниным и Алесем Адамовичем: «…ни разу в жизни, ни до, ни после блокады, я не имел такой осознанной и определенной цели в своей жизни. <…> Но ведь что происходило во мне, в человеке? Я не какой-нибудь руководитель или кто-то, я обыкновенный, простой человек, и я имел четкую и определенную цель, которая всегда до этого (и вот сейчас, сегодня) была растушевана и размыта. А тогда она была определенной. <…> Человек приобрел какую-то удивительную цельность. <…> Это тоже, наверно, как-то дико звучит: я чувствовал, что во мне что-то снялось, рассвободилось. Конечно, были тысячи «нельзя» и «не могу». Конечно, я не мог выехать за кольцо блокады или поехать на черноморский курорт. И, конечно, я не мог есть вкусные вещи. Более того, я выполнял множество разных обязанностей — и по моему положению (я был начальником охраны больших зданий), и по моему гражданскому долгу. Мне, конечно, приказывали, я получал инструкции, я знал, что-то я должен, что-то обязан сделать, но это «обязан» было для меня свободой.
Я сидел в своей комнате и ждал очередного обстрела, который больше выматывал душу тем, что он долго тянется, — понимаете? — и думал: и какой же я был чудак, как я жил раньше! <…> Я не думал тогда, что вот кончится блокада и я буду есть пшенную кашу целыми кастрюльками… А была такая вещь: появилась цель найти в жизни то большое, если говорить громкими словами, что-то духовное, такое, что раньше мало ценил, мало пользовался, не смог осуществить».
Об этом же знаменитые строчки Ольги Берггольц:
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть, как тень, тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.
И сегодня история блокадного Ленинграда — это не просто «урок выживания».
«Образ города этого помог миру, человечеству остановиться на краю страшной пропасти. Неслыханные жертвы, немыслимые испытания, о которых рассказывает блокадник, просветлены чувством гордости, поэтическим чувством: зато Ленинград устоял! Мы выстояли! Жизнь продолжается!» (Д. Гранин, А. Адамович «Блокадная книга»)