Доверяя доброму Пастырю

Доверяя доброму Пастырю

Как семье удалось сохранить веру несмотря на расстрелы близких, многолетние ссылки и преследования со стороны властей

В 2019-м году баптист из Санкт-Петербурга Евгений Куявский отмечал 85-й день рождения в узком семейном кругу. На юбилей собрались только дети и внуки – более четырех десятков родственников. За праздничным столом гости молились и пели христианские гимны — почти все члены семьи служат в разных евангельских общинах северной столицы, они хорошо поют.

Для своих 10 детей Евгений и Нина стали добрым примером веры и верности избранному пути, хотя на нем оказалось немало трудностей и опасностей. Сейчас, в период новых потрясений и пугающей перспективы, их история обретает особую актуальность. Готовы ли мы принять эстафету наших отцов, чтобы пронести Божий огонь к следующим поколениям?

Хлеб жизни

Для самого Евгения Николаевича примером жизни по вере стали его родители, Николай и Александра Куявские. К сожалению, отца Женя в последний раз видел, когда ему было всего три года. Он не помнит, но знает — это было в конце лета, в теплый солнечный день 1937-го. Маленький Женя стоял вместе с мамой на балконе дачного домика и махал вслед папе и старшему брату Алику — они шли на электричку, чтобы вернуться на ленинградскую квартиру. Женя в этот раз почему-то долго не уходил с балкона и продолжал тихо и жалобно звать папу, даже когда тот скрылся из виду, а мама вернулась в дом.

На следующий день, 20 августа, Алик вернется на дачу в Бернгардовке без папы, но с дедушкой. Георгий Степанович расскажет своей дочери, что ночью Николая арестовали сотрудники НКВД. Еще через 10 дней арестуют и самого Георгия Степановича как одного из видных служителей баптистской общины, дьякона «Дома Евангелия».

Уточнение к подписи под фото: Дом Евангелия построен в 1911 году

 

 

Лишь через много лет ожидания и призрачной надежды на воссоединение семьи Евгений узнает, что его отца и дедушку, ленинградских христиан, расстреляли осенью того же 1937 года.

Георгий Степанович Скрипко, 1937 год

После ареста глав семьи, бабушку Ксению и маму Александру с пятью детьми (самой младшей девочке Нине было всего семь месяцев) отправили в ссылку на 10 лет. В НКВД у Александры поинтересовались, куда бы она хотела уехать из Ленинграда. Куявская ответила коротко: «Туда, где больше хлеба», и получила направление в Кировскую область. Поезд на Киров отправился с Московского вокзала 1 октября. Александра ради своих друзей пыталась казаться твердой. Она написала карандашом на клочке бумаги строки из 22 псалма и приложила бумагу к стеклу вагона. Друзья на перроне читали: «Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться». Пока поезд набирал ход, Александра улыбалась братьям и сёстрам во Христе, видя сквозь слезы, как они бегут следом и машут ей руками. Её друзья, с которыми она в юности служила Богу, остались там, где через несколько лет наступит блокада и страшный голод.

Хлеба в Кировской области действительно оказалось больше, чем в Ленинграде, но всё же немного. В первые годы войны его выдавали по карточкам — 300 грамм в день на иждивенца. «Раз в день, когда мы покупали в магазине чёрный хлеб, столпившись вокруг стола, мы делили его на всех. Мама всегда была на работе, поэтому делил Георгий (первый сын Куявских, погиб в 19 лет в результате несчастного случая — прим. авт.) или Саша. Делёж всегда проходил мирно», — пишет Евгений Николаевич в книге воспоминаний.

Евгений Куявский, 10 лет, во время ссылки в Киров, 1944 год

Первые годы ссылки семья Куявских провела в одном из рабочих посёлков на Гадовских Торфоразработках. Ютились с другими ссыльными в бараках-общежитиях, спали на узких железных койках, на тощих соломенных матрасах. Зимой в комнатах было холодно, и по ночам Женя с Аликом, укутавшись в пальтишки, накрывшись одним на двоих байковым одеялом, жались друг к другу, чтобы согреться, а потом, встав на колени, молились.

«Я обычно укладывался чуть раньше его и ложился с краю, нагревая для него место. А когда приходил он, я отодвигался к стенке на холодное место на правый бок, а он, повернувшись ко мне, согревал своим телом и дыханием мою спину и плечи. Согревшись, мы, на кровати, вставали на колени и молились. Он молился шёпотом, и я тоже шёпотом, повторяя его же слова. Без молитвы мы ни разу не смогли бы уснуть», — вспоминал Евгений Николаевич.

Воду весь поселок брал из водокачки, а кипятили её на всех в огромном баке, к которому всегда была очередь. Электроэнергию в бараки почти не подавали, керосин экономили. Все пользовались самодельными «коптилками» — маленькими бутылками с керосином. Сверху был жестяный кружок с маленьким отверстием в середине, через которое просунут шнурок — он-то и горел, коптя.

Ссыльным приходилось делить бараки с клопами и крысами. По словам Куявского, вши и клопы были повсеместно, во всех бараках посёлка. «В школе, во время урока, нередко приходили 2-3 женщины в белых халатах, и все мальчики должны были снимать рубашки для проверки от вшей. У девчонок находили гниды на голове, им рекомендовали протереть волосы керосином и почаще мыть голову с щёлоком от древесной золы (мыла ни у кого не было). Некоторые девочки вынуждены были остричься наголо, после чего сидели на уроках в платках», — описывает Куявский.

Что касается крыс, Евгений Николаевич рассказал: «Обычно, в послеобеденное время я бывал дома один. Раз, я взял деревяшку и притих на кровати. Я насчитал восемь крыс, бегающих по полу. Я кинул в них, но не попал. Убежали. Но через пять минут опять то же».

 

Александра Куявская (Скрипко), 40 лет, с дочкой Ниной (7 лет), во время ссылки в Киров, 1945 год

Нечеловеческий быт, острый дефицит вещей и продуктов, тяжёлый труд за низкую плату, наконец, жизнь вдалеке от церкви, тоска по самым близким людям, с которыми тебя насильно разлучили — в таких условиях прошли 10 лет в Кировской области.

А следующие 10 лет жизни семья провела в Сибири, куда власть отправила их во вторую ссылку. Снова — суровые зимы, скудная еда, нехватка самых необходимых вещей и пытка неизвестностью — увидят ли они когда-нибудь деда и отца?

Единственное, что всегда оставалось с ними — Евангелие дедушки Георгия, которое удалось сохранить после памятных ночных обысков, и гитара, на которой мама Александра пела детям христианские гимны.

«Баптист-нелегальщик»

Евгений Куявский вернулся в родной Ленинград в начале лета 1958 года, где его по хлопотам старых верующих друзей семьи взяли на работу плотником в Воронковский Зверосовхоз. Он жил на чердаке над конторой директора, строил легкие сараи (шеды). К концу лета реабилитированная по делу 1937 года вернулась домой и его мать Александра. В справке МВД РСФСР говорилось, что административная высылка Александры Куявской из города на 20 лет оказалась необоснованной «по вновь открывшимся обстоятельствам».

О муже тогда ей боялись сказать правду, и придумали, что он умер в 1945 году от порока сердца (хотя сердце у него было здоровое). Семье предложили единовременную помощь в размере 1240 рублей (это двухмесячный заработок Евгения в совхозе).

«Такую денежную компенсацию Коммунистическая партия сочла вполне достаточной за свой необоснованный расстрел отца семейства и деда, за ссылку молодой матери с пятью малыми детьми и бабушкой на Вятку, а после и на бессрочную ссылку в Сибирь… За двадцать лет, прожитых вдали от родного города, в тяжёлых материальных и бытовых условиях! За столько лет ожидания встречи моей мамы с любимыми мужем и отцом! За смерть нашей бабушки в ссылке. За потерю первенца Георгия в далёкой Сибири!

Но этой справки через три года, после первого же обыска у нас, — не оказалось на месте! Работники КГБ прихватили её с собой, как и семь фотографий нашего деда, и пачку полученных мамой писем от её друзей-христиан, знакомых ещё со времён «Дома Евангелия».

И только спустя годы, (после Советской власти), после хлопот, я стал получать за отца ежемесячное пособие в размере примерно десятой части моей пенсии», — пишет Евгений Куявский.

Евгений Куявский и Нина Елизарова за месяц до свадьбы, 1960 год

Обыски, о которых он здесь упоминает, были связаны с его служением. Евгений, вернувшись в Ленинград, стал посещать собрания церкви ЕХБ на Охте и свидетельствовать всем, кому мог, о Христе, а потом и проповедовал на разных встречах в окрестных деревнях. В это время он познакомился с девушкой Ниной, на которой и женился в 1960 году.

В марте 1961 года Куявского впервые вызвали на допрос в КГБ — из-за писем, которые его родная сестра Нина пару месяцев раскладывала по почтовым ящикам. Евгений в них обращался к разведённым супругам (данные о разводах с адресами и ФИО в то время регулярно публиковали в газете «Вечерний Ленинград») с призывом принять в свои сердца Бога как источник любви и восстановить отношения между собой.

Второй допрос в августе того же года касался уже христианских собраний — кто руководит, кто проповедует и о чём, у кого на квартире. Ничего определённого от Евгения тогда не услышали.

В августе 1965-го Куявского задержали на 11 суток, как одного из служителей общины, которая отказывалась проводить богослужения в соответствии с советским «Положением о Союзе ЕХБ в СССР», изданным в 1959 году. Положение требовало от руководителей союза «сдерживать нездоровые миссионерские проявления», «свести крещение молодёжи в возрасте от 18 до 30 лет к самому минимальному количеству…», использовать на богослужениях только фисгармонию и орган, и «в исключительных случаях пианино», не допускать на собрания детей дошкольного и школьного возраста и др. Не все смогли с этим согласиться и вынуждены были постоянно менять места собраний (летом в основном проводили служения в лесах). Задержаний, арестов, штрафов не всегда удавалось избежать. Некоторых пресвитеров осудили на 3 года лагерей общего режима. До 1969 года обыски в квартирах служителей происходили повсеместно, а зарегистрированные церкви закрывались одна за другой.

В мае 1967 года Евгения Куявского благословили на служение дьяконом в ленинградской общине, а уже в августе он «пропал» из города на два года — чтобы избежать ареста, вместе с другим служителем-баптистом Евгений ездил по разным городам России «делать дело Божье». Уже в октябре 1967-го Куявского благословили как благовестника. Его жена Нина, которую он называл «Хрусталькой», поддержала мужа, хотя у них тогда уже было четверо маленьких детей.

Петрозаводск, Новосибирск, Нарва, Архангельск, Брест, Минск, Таллинн, Тихвин, Мурманск, Симферополь, Орёл, Воркута, Новгород, Псков, Калининград, Сыктывкар, Брянск, Рига — в этих и других городах бывшего СССР, а сейчас — России, Беларуси, Украины, Эстонии, Латвии, Куявский вместе с братьями-баптистами проповедовал, благовествовал, передавал общинам христианскую литературу. Когда получалось, он украдкой наведывался домой, в Ленинград, а в некоторые поездки брал с собой старших детей. В его книге много историй о том, как чудесным образом удавалось избежать задержания милиционерами.

Дело Божье продолжается

Несмотря на затруднительное положение многих верующих в советское время, Евгению удавалось работать, а в 1970 году семья получила отдельную четырёхкомнатную квартиру в Ленинграде (у Куявских тогда было уже шесть детей). Часто в ней останавливались разные служители. Но и милиционеры продолжали заходить с обысками.

В 1975 году в этой квартире на Малом проспекте стали проводить служения новой общины верующих, но для неё быстро купили молитвенный дом в Горелово. Евгений продолжал время от времени ездить по разным городам и сёлам, посещая церкви. А Нина в 1978 году получила орден «мать-героиня» за рождение десятого ребёнка.

— Маму как женщину очень жалко, такие трудности она перенесла. Жили сначала в коммуналке, на 15 соседей — один кран с холодной водой, ни памперсов, ни молочных смесей… Очень сложный быт был. Но она никогда не препятствовала папе в служении. Когда мы её спрашивали, где он, она со счастливой улыбкой отвечала: «На деле Божьем», — рассказывает дочь Татьяна. — Как-то целенаправленно в вере она нас не наставляла — практически всё время была или беременная, или кормила грудью. Целыми днями была на кухне — то одного со школы встретит, то другого. Но влияла на нас незаметно. Помню их разговор с бабушкой, как христианкам замуж выходить. Мама говорила: «Пусть жених будет косой-хромой, лишь бы Господа любил». Мне было тогда 10 лет, но запало на всю жизнь — я именно так выбирала мужа, в приоритете был вопрос, как он к Богу относится.

Е. Куявский с сестрами Татьяной и Натальей, детьми и внуками на месте захоронения отца и деда, Левашово, 2004 год

Из 10 детей Куявских восемь служат Богу. Одна дочь с мужем переехала в Калининград, остальные — в Петербурге, в разных церквах. Иногда семья собирается вместе и поёт на крещенских вечерах.

— Я благодарю Бога, что родилась в большой семье, хотя всю жизнь находились люди, которые говорили «зачем плодить нищету». Я считаю, что главное богатство — в наличии семьи, в таком количестве родных. Не важно, во что мы были одеты, и ели скудно — сейчас мы выросли, и есть поддержка и взаимовыручка. Легко и радостно друг другу помогать, — делится Татьяна.

В 90-е годы многие верующие стали уезжать в Америку, Куявских тоже звали — им после стольких репрессий сразу бы дали зелёный свет.

— Папа отказался: «Если бы Бог явно открыл мне, что я должен ехать, я бы повиновался. Но так я считаю, что нужно служить в своей стране». Я от него это очень впитала, — говорит Татьяна. — В молодости у меня был ухажёр из русских немцев — сначала говорил, что не собирается из России уезжать, а потом передумал. Он меня спросил, поеду ли я с ним, но я отказалась. Если бы в Сибирь позвал благовествовать, я бы с радостью. Но ехать куда-то, просто чтобы лучше жизнь себе устроить, когда здесь столько служения… Он уехал, а я вышла замуж за того, кто здесь служит Богу.

Ради чего?

Евгений Куявский записал, что его бабушка Ксения Михайловна умерла в возрасте 59 лет, в пятый год жизни в кировской ссылке, летом 1942 года. Он помнит, как часто она, делая внукам на завтрак блины, напевала о Небе: «Хочу домой, хочу сейчас, хочу домой к Иисусу…»

В той же тональности перед смертью звучала и его «Хрусталька» Нина: «Последние годы мама просила у Бога — забери меня. Ей было 70 лет, Господь ее забрал в здравом уме. У нее так светились глаза, когда она говорила о небе», — рассказывает Татьяна.

А сейчас по утрам за завтраком Татьяна слышит, как ее отец приговаривает: «Нас такое там ждет! Нам всегда с улыбкой на лице надо ходить из-за этого». И улыбается — он твёрдо знает, что всё, через что пришлось пройти на земле, того стоит. Верным до конца Господь обещал Небесное Царство.

Евгения Новикова

 

Дополнительно

Молитвенное стояние баптистов возле ЦК КПСС (отрывок из воспоминаний Евгения Куявского)

16 мая 1966 г. Утро. Мы, пятеро, прибыли в Москву. Было начало девятого. В условленном месте на Ленинградском вокзале нас встретил брат М. Хорев. Из метро вышли на станцию «Площадь Дзержинского» и прошли до сквера, что недалеко от здания ЦК партии. Там минут двадцать мы посидели на скамейках, и ровно в 9.50 встали и направились к подъезду этого здания. Расчет был точен, чтобы к 10:00 быть у этого подъезда. Я смотрю, — навстречу нам, с противоположной стороны мостовой быстрыми шагами приближается сотня, другая, третья наших людей. За две-три минуты у подъезда ЦК партии образовалась толпа, чуть ли не сто метров в длину и в 4-5 человек в ширину.

Из дверей вышел дежурный. Один из братьев достал заявление и громко прочитал вслух. Я стоял в пяти шагах, и мне все было слышно. В заявлении было сказано, что сия делегация верующих людей, прибывшая из 73-х городов и областей страны, просит приема Генерального Секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева и членов Политбюро: А. Н. Косыгина и Н. Ф. Подгорного (заявление было направлено в Политбюро). Вскоре из подъезда ЦК вышел офицер военной охраны и предложил делегации перейти в соседний глухой переулок у Старой площади, где находится приемная и справочный отдел ЦК.

Мы перешли. Это совсем близко, за углом здания ЦК Партии, только перейти Никитский переулок. Там к нам вышел заведующий приемной — Строганов, и, держа в руках наше заявление, стал отсылать нас в Комитет по делам религии. Все наши верующие, конечно же, были против. Мы выразили Строганову общее наше намерение ожидать приема Л. И. Брежневым.

Так мы простояли весь тот день, в посте, совершая через каждые два часа общую коленопреклоненную молитву прямо на тротуаре. Вечером сестры купили продукты на всех и газеты, которые мы расстелили на панели и сидели, ужиная.

Верующие СЦ ЕХБ с делигацией у ЦК КПСС, Москва, 16 мая 1966 года

Днем около нас всегда стояли группы любопытных, особенно во время молитвы. Ко мне, помню, подошли двое-трое из молодежи во время молитвы и стали стыдить, что я на коленках молюсь Богу, которого нет! Но мы, не открывая глаз, не обращали на это внимания.После ужина, не успели мы прилечь на газеты на отдых, как прибыла машина-поливалка. Мы не хотели уходить с панели, а шофер все равно поливал, прямо по нашим ногам. Но какой-то кран, распыляющий воду, сломался, и он около часа копался, ремонтируя. Уже ближе к ночи к нам пришли группы комсомольцев, юноши и девушки, интересоваться, зачем мы в таком количестве прибыли к приемной ЦК партии. В те три дня у них проходил Всесоюзный съезд комсомола, а это недалеко от нас, вот они и пришли. Меня обступили человек восемь из них, и я разговаривал с ними около часа.

Глубокой ночью пошел дождь. Каждый из нас искал местечко, где встать, чтобы не оказаться вымокшим. На утро, 17 мая, у нас опять однодневный пост; через каждые два часа — молитва. С утра Строганов объявил, чтобы мы ждали ответа. Проходили часы, а ответа не было. Власти могли рассчитывать, что если так тянуть время, некоторые из нас уже начнут уезжать, и мы решим оставить для переговоров небольшую группу, которую они потом изобьют, как же дважды было, и насильно отправят кого-то — домой, а кого-то — под суд. Но нас ни только не убыло, а наоборот, прибавилось человек сорок.

Напротив, из окон, работники КГБ наверняка фотографировали нас, сколько хотели, но когда один брат из Сибири, высокого роста, подняв вверх руки с фотоаппаратом, щелкнул несколько раз, засняв делегацию у стен приемной ЦК, то через минуту уже появились некоторые «в гражданском» и стали отнимать у него фотоаппарат, чтобы засветить пленку. Но они не успели. Брат уже успел достать пленку и передать ее кому-то из сестер. Таким образом, даже у меня есть один из этих кадров, где я увидел в коленопреклоненной толпе верующих и себя.

Итак, братья решили, что дальше стоять у дверей и ждать нет смысла. На случай, чтобы мы не пошли опять к зданию ЦК партии, на пути, перед Никитским переулком уже с раннего утра стояли поперек нашего переулка два автобуса и несколько милиционеров.

В 12 часов дня кто-то из братьев прочитал Слово Божье, и, после общей коленопреклоненной молитвы, вся наша делегация одновременно двинулась в этот, уже охраняемый переулок Никитский, по направлению к ЦК партии. Несколько милиционеров не могли сдержать такую толпу. А в Никитском переулке было немало проезжающих автомобилей в обоих направлениях. Но водители, естественно, увидев толпу бежавших людей, сразу остановились. Эти милиционеры стали давать им знаки, отчаянно махая руками, чтобы они продолжали движение, переграждая нам путь, но водители совсем уже не стали понимать, что от них требуется: ведь не могут же они ехать на людей! Тем временем мы бежали и бежали.

Вот уже и угол того здания. Один из работников КГБ бежал рядом со мной, глядя на меня озверевшим лицом, грозя мне кулаком и извергая какие-то злые слова, которые мне совсем некогда было слушать!

Добежав до подъезда ЦК партии, мы резко остановились, отдыхиваясь от такого марш-броска. Все это произошло, по-видимому, очень неожиданно для работников правопорядка.

Из дверей подъезда вышел генерал. Он, не спеша, прошелся несколько вперед, оглядывая растянувшуюся вдоль стен здания делегацию, и ушел (я думаю, он решал, как нас перебросить насильственным путем подальше отсюда и каким транспортом).

Потом вышел начальник отдела ЦК Грачев, и велел сейчас же освободить тротуар, перейдя в клуб Центросоюза:
— Там вас ожидает товарищ Палецкис.
Братья дали согласие только на десять человек, которые пойдут к Палецкису, а остальные все пусть пока остаются здесь. Но Грачев на это не согласился.

Затем вышел председатель Комитета госбезопасности Семичастный и министр Охраны общественного порядка РСФСР Щелоков. Семичастный приказал немедленно всем нам вернуться в тот же глухой переулок:
— Даю вам срок — 10 минут, — заявил он, — иначе мы с министром прикажем подогнать 20 автобусов, и всех вас раз везут на вокзалы. Если вздумаете сопротивляться, я вызову с завода Лихачева 300 парней и они с вами расправятся!
По словам Семичастного, Л. И. Брежнев вылетел во Владивосток.
— В Москве нет Леонида Ильича. Я только что его проводил в аэропорт, — сказал он.

Делегация стояла на виду у прохожих, в самом центре города. Я видел, как за этой небольшой площадью проезжали автобусы, троллейбусы. Безусловно, если бы мы все вернулись опять в тот глухой переулок, они загородили бы его с двух сторон автобусами и учинили бы над нами хорошую расправу. Было уже около 14 часов дня. Солнце сильно грело нас на припеке у стены. Сразу над широким подъездом крупными позолоченными буквами было написано: Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза.

Шел второй день поста. Второй день мы были все время на ногах и без воды (кроме вчерашнего «ужина»). Одна ночь была в поезде на Москву почти без сна, а вторая — здесь, и тоже без сна. Все это сказалось на моем сердце, и я почувствовал, что мне становится совсем плохо и близко потеря сознания. А это, в данной обстановке, совсем ни к чему. Рядом стоял Василий Балуев. Я ему сказал, чтобы он имел ввиду, что я вот-вот могу потерять сознание. Он стал меня немного поддерживать.

Наконец, появились упомянутые председателем КГБ Семичастным двадцать автобусов (типа ПАЗ). Один за другим по всей длине нашей делегации автобусы подъезжали друг к другому буквально вплотную, почти касаясь друг друга. Это для того, чтобы люди со стороны не могли увидеть нашу «посадку» в эти автобусы. Я уже решил сесть наземь, чтобы внезапно не упасть. Стал просить у Господа, чтобы Он вдохнул в меня силы, чтобы я смог вступить в этот бой; и я поднялся, когда все дружно запели гимн: «За евангельскую веру, за Христа мы по стоим!»

Из подъезда выскочили человек 70 из охраны ЦК, а так же милиционеры и некоторые «гражданские лица». Я почувствовал прилив силы духа и плоти. Нас стали грубо хватать и заталкивать в автобус. В каждом нашем ряду было человек по пять. Мы крепко обнялись руками между собою, и молодые и старые, все как одно тело во Христе. Они со всей силы стали раскачивать наши ряды, бить кулаками, пинать ногами, хватать за горло. Наши женщины невольно подняли визг. Трещала одежда, отрывались пуговицы; кого-то тащили за волосы. В воздухе стоял шум, визг и крик. Власти торопились… Наконец, все автобусы были заполнены, поехали. Мы и в автобусе громко пели. Водители слушали молча. Я смотрю в окошко:
стоящие на улице люди смотрят с недоумением: неужели ЦК партии штурмовали?!

В тот же день «голос Америки» по эфиру уже сообщил, что христиане-баптисты в количестве нескольких сот человек стоят у подъезда ЦК партии Советского Союза. Такая огласка, безусловно, не могла не повлиять на решение властей, как поступить с нами.

Е. Куявский, Остаться верным, 2014 год

17 мая задержанные провели в изоляторе в Лефортово, а 18 мая их стали допрашивать. «Как потом стало известно, одних они отправляли по домам в сопровождении сотрудников КГБ, другим присудили штраф, третьих еще оставили на некоторое время для проведения дальнейшего расследования». Куявского отправили домой.